Когда я уже оказался на Кипре, призванный к епископскому служению, то исповедовал там время от времени маму одного из монахов, которого я знал еще, будучи сам монахом святогорского монастыря. Этот брат был в послушании у геронды Харалампия, а самого его звали Иоанникий. Это был очень ревностный, простой монах, который всего себя посвятил Богу. Подвизался он, как того и требовал Устав его каливы. Вообще, жил по заповедям святых отцов. Мы с ним общались не потому, что родиной у нас обоих был Кипр, а скорее в силу духовного родства и близости. Я не помню, чтобы он покидал Афон, – разве только один-единственный раз, когда его избрали протоэпистатом (управляющим) Святой Горы Афон, и он должен был сопровождать икону «Достойно есть» как раз на Кипр.
Митрополит Лимассольский Афанасий
И вот, когда его матери исполнилось 70 лет, эта благочестивая, исповедующаяся у меня мирянка пришла в один из женских монастырей вверенной мне митрополии с тем, чтобы принять постриг. А в Греции сразу постригают в великую схиму – у нас нет предваряющих ее степеней. Отчетливо помню, как совершался постриг, меня даже посещал помысл: «Да почему же она отвлекается?!» Она кланялась куда-то невпопад, в сторону... Перед нею была икона Спасителя, я с ножницами, а рядом стояла матушка-игумения монастыря. Но постригаемая на нас точно не обращала особого внимания, а даже что-то шептала, отворачиваясь от нас. Я недоумевал: «Неужели она не может сосредоточиться? Это же такой важный момент...».
После совершения пострига и окончания литургии новопостриженная вдруг изъявила желание поговорить со мной!
– Сейчас не время! – строго попытался вразумить ее я.
Тот, кого только что постригли, остается в храме, и душа его должна собеседовать с Богом, – больше ни с кем! Но она настояла, и я согласился выслушать ее.
– А кто была эта Женщина? Она стояла рядом со мною? – спросила тогда она.
– Так это же была игумения! Не понимаю, что за лишние вопросы.
– Нет, другая Женщина, в голубых одеждах... Она стояла рядом! Когда настало время, чтобы ты нарек мне имя, и я подумала о том, какое же имя даст мне мать игумения, эта Женщина мне сказала: «Ты Мне отдала своего сына, а Я тебе отдам Свое имя».
Я оставил новопостриженную в храме, а когда разговаривал с игуменией, открылось, что она собиралась назвать ее Анной, но в момент наречения забыла это имя и произнесла вдруг:
– Мария.
Так посвятившая в монахи сына получила имя Пресвятой Богородицы. И Сама Божия Матерь пришла на ее постриг, чтобы уже здесь, в этой жизни, поблагодарить ее.
Эта старица стала очень усердной монахиней, и Господь засвидетельствовал, что принял ее жертву и подвиги, праведной светлой кончиной. А вскоре, чтобы вместе вкушать плоды подвигов в Царстве Небесном, преставился и ее сын-монах.
Тихон, митрополит Новосибирский и Бердский: Об одной встрече в Елоховском соборе в Москве
– Божия Матерь является отнюдь не только монахам. Я даже вот такую историю расскажу. Знаком я с двумя сестрами. Одна из них, Мария, пела у схимитрополита Зиновия (Мажуги) на клиросе в храме святого благоверного князя Александра Невского в Тбилиси. Другая, Шура, жила в Москве, потом, знаю, уехала куда-то в глубинку и стала старчествовать, окормлять народ.
Признавалась, что все только из Священного Писания говорит, – ничего от себя, – и попадает в точку.
Это, конечно, такие две матушки, что просто на лица их посмотришь, сразу понятно: подвижницы!
Однажды, рассказывала Мария, поехала она в Обручевский монастырь, он еще не был закрыт. Игумения ее пригласила:
– Мария, оставайся!
Она не осталась.
Назад в Тбилиси надо было возвращаться через Москву, заехала к своей сестре Шуре. А та еще работала маляром на каком-то производстве. Пообщались, и Шура засобиралась провожать сестру на вокзал. А по дороге условились, что в Елоховский собор заедут на службу. Служил тогда Патриарх Алексий I.
И вот, потом уже Шура рассказывала мне, стоят они посреди храма, а вокруг Марии – мешки-мешки-мешки. Она всюду, где по монастырям ездила, святую воду, маслице, просфорки, камушки какие-то отколупывала, другие святыньки собирала. Мешков пятнадцать, наверно!
Патриарх на кафедре, а тут – такое...
Вдруг выходит Женщина!.. Высокая, в монашеском облачении, с мантией, с жезлом и с панагией
И вот – малый вход с Евангелием. А там же, в Елоховском, далеко идти, они как-то так зашли за иконостас, а оттуда вдруг выходит Женщина!.. Прямо из царских врат! Высокая, в монашеском облачении, с мантией, с жезлом и с панагией. Вышла, проходит мимо Святейшего... А вокруг – иподиаконы снуют, обычные ребята-иподиаконы, да только одежда на них вся искрится... И они выстилают дорожку.
«Я, – говорит Шура, – засмотрелась, как они шустро работают, а потом меня вдруг пробрало: дорожку-то они стелют к нам! Прямо до ног Марии...».
Женщина идет, ударяет жезлом, подошла к сестре:
– Мария, ты почему не осталась в Обруче? Устами игумении Я призывала к монашеской жизни тебя!
А Мария, не зная, как ответить, говорит сама не понимая что:
– У меня же родственники в миру...
– Какие родственники?
– Да вот, сестра... – и показывает на оробевшую Шуру.
Божия Матерь на ту так сверху вниз посмотрела и говорит:
– Сестра ли она тебе?
И дальше, Шура вспоминает, говорят между собою, она весь разговор слышит, а ни одного слова уже понять не может! Только вдруг сестра поворачивается – и уже доходчиво:
– Александра, у тебя есть деньги?
– Есть, – сразу же послушно стала возиться та.
Раньше, знаете, как женщины завязывали скудные средства в носовой платочек и как-то его себе к поясу приноравливали, – стала развязывать, а как глаза подняла, смотрит: а уже нет той Женщины. Только Мария вся сияющая стоит…
– Мария, ну, скажи, о чем вы говорили?!
– Могу сказать только одно слово, Она сказала: «Мария, ты наша».
«Я, – вспоминала потом Шура, – во все время их разговора, который я все равно не понимала, только то и делала, что смотрела, не отводя глаз, на лицо Явившейся, стараясь лик Ее запомнить».
«Потом служба кончилась, надо уже ехать, – рассказывали сестры, – думаем, приложимся сейчас к иконе Пресвятой Богородицы и поедем».
А там, в правом приделе, где сейчас Святейший Алексий II упокоен, икона Божией Матери «Взыскание погибших», – там еще Ее образ без мафория – без головного убора, волосы открыты.
«И мы, – вспоминали, – подходим... И узнаем Ее! Точь-в-точь такой нам Божия Матерь явилась!»
Когда прикладываемся к ручке Пресвятой Богородицы на иконе, мы же у Самой Царицы Неба и земли благословение испрашиваем.
No comments:
Post a Comment